– Шурка! Шурка-а-а! – издалека, подбегая к дружку, закричал Петька. – Шурка, айда на рыбалку.
– Не могу, – засопел шестилетний мальчик, – мамка не пускает.
– А мы потихоньку, чтобы наши мамы не знали, – смахнув тыльной стороной грязной ладони катящийся по лицу пот, предложил Петька.
– Я бы с удовольствием, – шаркая босой ногой по пыли, заныл Шурка, – ну как я пойду? Маманя спрятала мои удочки и сказала, чтобы я со двора ни ногой. А все из-за тебя.
– Как из-за меня? Почему из-за меня?
– А из-за кого же еще?! – срывающимся от обиды голосом, вскрикнул мальчик. – Может ты забыл, что было вчера на вербе у реки? Зачем ты полез на тот сук, где я сидел? Тебе что, других ветвей было мало? – Шурка повысил голос. – А кто раскачал ветку так, что мы полетели вниз, я что ли? Это ведь не ты, а я за сучек зацепился и штаны порвал. Тебе-то ничего, плюхнулся в воду, а меня знаешь, как мамка ругала за штаны? Теперь вот дома сижу.
– Так ты ж не дома, а на улице. Пошли, – стал уговаривать друга, Петька. – Да мы сегодня не полезем на вербу.
Шурка задумался. Ему очень хотелось на речку, к воде. Но, если он ослушается мать и пойдет туда, значит, получит очередной нагоняй. Боясь неизбежного наказания, мальчуган решил отказаться от предложения друга. Но прослыть трусом, тоже не хотелось, поэтому Шурка выдвинул последний аргумент.
– Я же тебе русским языком сказал, маманя удочки спрятала. На что я ловить буду? Да и червей нет.
– Да я тебе свою дам. Пошли, – Петька с мольбой в глазах, смотрел на друга. – Я уже и червяков накопал.
Шурке так хотелось оказаться на заветном берегу реки, что даже неминуемая вечерняя трепка, показалась не такая же страшной.
– А, ладно, пошли. До вечера еще далеко, да и переживу его как-нибудь.
– Да никто не узнает, глядишь и обойдется.– Видя, что его друг готов согласиться, с криком: «Побежали!», – Петька бросился к своему дому, за снастями, а вслед за ним помчался и Шурка.
Высоко стоящее солнце, нещадно жгло загорелые до черноты спины друзей, быстрым шагом двигавшихся к реке. Каждый на плече нес по длинному ореховому пруту, с намотанной на него оснасткой удочки. Да и как не двигаться быстро, если раскаленный песок, лежащий на дороге обжигал босые ноги.
– Эх, поздно идем, – сокрушался Шурик, – уже и рыба клевать не будет.
– Ну и что. Покупаемся, позагораем. – Петька перекинул удилище с плеча на плечо. – А я думаю, клев будет. Да и деда Василя не видно, чтобы он шел с рыбалки. Значит, он еще ловит.
– А может быть, он вовсе не ходил сегодня? – возразил Шурка.
– На речке. Я у бабки Маланьи спрашивал, когда к тебе бежал. Она в это время, у колодца воду брала, и сказала, что дед еще до рассвета ушел.
Поднявшись на бугор, ребята стали спускаться к открывшейся их взору реке.
Дед Василий, уже собирался домой, когда к нему подошли мальчики.
– Здравствуйте, дед Василь, – дружно поздоровались ребята.
– А молодежь! Здорово ребятки! – старик поприветствовал мальчуганов, собирая удочки.
– Что-то вы сегодня припозднились. Спать любите? – хитро прищурясь, спросил он.
– Да мы бы и раньше пришли, да мамки не отпускали, – ответил Петька за двоих, – а мы сбежали.
– Вот тут вы не правы, внучки, – голос деда посуровел. – Матерей нужно слушаться.
– А чего они нас не пускают? – со слезами на глазах произнес Шурик, – ведь мы уже не маленькие.
– Вы еще мальцы, – тембр голоса деда смягчился, он улыбнулся, – а матери переживают за вас, хотя вам кажется, что это несправедливо.
Дед немного помолчал, связывая удилища.
– А вдруг вас сом-душегуб утащит? – внезапно спросил старик.
– Дедунь, а что, есть такие? – испуганно пролепетал младший.
– Я, правда, сам не видел, – дед пальцами расправил пышные усы, – но люди говорят, что вон под той огромной вербой, в глубоком омуте живет сом, и никто его поймать не может. Этот сом хватает и тащит под воду, все, что плавает рядом
Мальчики с ужасом переглянулись, вспоминая, как они упали прошлый раз с этого дерева в воду.
Быстро справившись с испугом Петька, хлопнув друга по плечу, с бравадой изрек: «А вот мы с Шуриком вырастем и поймаем его».
– Дай вам бог, дай бог, – улыбнулся дед. – Внучки, садитесь-ка на мое место. Я его прикормил, так что рыба поклевывает, только не шумите, она этого не любит. А я пойду домой.
Дед не торопясь, достал садок из воды, в котором затрепыхалась рыба: блестящая на солнце серебром упитанная плотва, отливающие бронзовыми боками лещи и «золотинкой» – подъязки, и горбачи-окуни.
– Ну, ребятки, пока. – Дед, подхватив улов с удочками и сделав несколько шагов в сторону деревни, вдруг повернулся и громко произнес. – А вашим матерям я скажу, чтобы не препятствовали рыбалке, – и продолжил путь.
Незаметно, в суете и рыбачьем азарте пролетел день.
Когда ребята засобирались домой, огненный шар солнца спрятался за верхушки соснового леса, стоящего вдалеке. Хотя улов у мальчишек не был таким щедрым, как у деда Василя: и рыба помельче, и ее не столь много, но и этому они были рады. Друзья быстро поделили рыбу между собой и отправились в деревню.
Шагая по остывающему песку, Шурка вдруг вспомнил о материнском запрете.
– Ох, и задаст сейчас мне мамка жару, – горестно вздохнул он, – наверно выпорет. Сначала скажет: «Неслух. Опять удрал на речку без разрешения. До тебя мои слова не доходят, так может ремень дойдет!» – парнишка представил все это и выдохнул, – точно выпорет.
– А может, обойдется? – успокаивал Петька.
– Нет, не обойдется, она у меня строгая,- Шурка усмехнулся, – но справедливая, больно бить не будет. Главное, чтобы отцу не пожаловалась, вот он то, меня выпорет.
Ребята шагали по улице. Их удивила непривычная для этого времени тишина, стоящая в деревне.
Распрощавшись на перекрестке, друзья разошлись. Шурик с опаской вошел во двор. Ни отца, ни матери не было видно. Он положил рыбу в стоящее на лавке ведро и, приоткрыв дверь в дом, проскользнул в комнату. Мать сидела за столом и тихо плакала.
Шурик решил, что его ослушание явилось причиной материнских слез, и нахлынувшая жалость к маме, комком подкатила к горлу. Он тихо подошел к ней, опустился на корточки, обнял мать за колени, и слезы сами потекли из глаз.
– Мамочка, не плачь, – сынок уже сам рыдал во весь голос, – я больше не пойду на речку, без твоего разрешения.
Мать взяла его голову своими натруженными руками и стала ее гладить шершавыми пальцами.
– Мамочка, ну хочешь, высеки меня ремнем, чтобы я запомнил на всю жизнь, только не плачь.
– Сынок, – женщина опустила свою голову к сыновней, прижалась к ней и всхлипнула, – нашего папку на войну забирают.
Слезы бесшумно стекали с материнской щеки на Шуркину макушку.
– Всех мужиков в правление колхоза вызвали, – мама с надрывом зарыдала, – сегодня на нас немец напал. Война началась.
