Воспоминания туриста

ЧАСТЬ 5.  В И С И М

В сентябре 80-го года нами была предпринята попытка подняться по Висиму на моторной лодке. Нас трое. Старый приятель по турпоходам, которого мы ласково зовём Сергеич, и его сын. Недалеко от устья реки нам встретились двое «газовиков», которые приплыли на охоту на моторном катере. Я уговорил их взять меня в качестве пассажира, рассчитывая отснять сцены охоты. Они гнали катер на полной скорости, такое впечатление, как будто едешь в легковой машине. Ни одного глухаря мы не увидели. Кончилось тем, что на одном из перекатов сломался винт мотора. Пришлось вернуться.

Мои попутчики расстроились – им хотелось, особенно сыну, поохотиться на глухарей. Я успокоил: птица есть, просто на такой скорости мы проскочили мимо них. Так оно и вышло. Уже в первый день встретились глухари, дальше их стало ещё больше. Сын любил понежиться. Мы оставляли его в палатке, а сами рано утром поднимались вверх по реке километров на пять-семь, затем спускались по течению. Глухарей видели по нескольку штук в день, Сергеич охотился, я снимал кинокамерой.

Вторая попытка была предпринята в сентябре 81-го года, но из-за малой воды поднялись всего на пятьдесят километров, хотя глухарей, тетеревов и рябчиков встретили немало. Попробовали коптить рыбу. Развесили её в заброшенной избушке и разожгли дымный костёр из корней черёмухи, ольхи, рябины. Получилось неплохо. Приятель был доволен: «Дали ребёнку игрушку»!

Третью попытку мы с Юрием предприняли в 82-ом году. Май выдался холодный и снежный. Когда вышли из Хулимсунта, снег повалил такими хлопьями, что, чтобы не проплыть мимо избы, я шёл на расстоянии несколько метров от берега, рискуя налететь на топляки. Остановились на «зимнике». Мне подсказали, что на нём есть тетеревиный ток, и я решил отснять интереснейшую картину из их жизни. Место тока нашёл быстро по обилию тетеревиного помёта, устроил скрадок в виде шалаша, ночевать решил метрах в ста от него.

Ночь. Тихо. Только слышно, как потрескивают дрова в костре. Жарко горит смольё, освещая кривые болотные сосны. Не хочется уходить от костра, но скоро рассвет, пора на ток.  Осторожно бреду по зимнику. Вот и скрадок. Завернувшись в плащ-палатку, ложусь на толстый слой хвои, до рассвета далеко, можно будет даже поспать.

Странные птицы тетерева. Из года в год, иногда столетиями, они токуют на одном и том же месте.  Не слышно ни единого звука. Справа от меня кто-то прошлёпал по болоту. Стараюсь разглядеть, но ещё темно. Вскоре, однако, всё стихло.

Где-то пискнула пичуга, пронеслись в вышине утки. На севере просветлело небо. И вдруг: «Чуф-фышь», – проснулся токовик. Глухое хлопанье крыльев и старый тетерев шлёпается недалеко от скрадка. Сел и затих, верно, вытянул шею и прислушивается.

«Чуф-фышь»! – токовик подпрыгнул и азартно захлопал крыльями. Со всех сторон на ток слетаются тетерева, и начинается чехарда. Петухи кричат, дерутся между собой, ток гудит, как потревоженный улей.  Вокруг меня кипит жизнь: токуют тетерева, «блеют» бекасы. Стороной прошёл табун гусей, их радостный крик несётся над болотом.

Рядом со скрадком азартно токует петух, я его слышу, но вижу плохо – скрывают ветки шалаша. Подражая ему, пытаюсь выманить на чистое место. Наконец это удаётся. Крупный тетерев сидит от меня шагах в десяти, растопырив крылья, крутится, ищет соперника. Торопливо снимаю.

В поисках соперника (т.е. меня) обходит скрадок. Прыжок зверя и предсмертный крик птицы слились воедино. С треском разлетелись тетерева. Задрав мокрый хвост с петухом в зубах по «зимнику» удирает лиса.

Этот сюжет я положил в основу рассказа «Браконьер».

В поисках уток курсируем по реке. Поднимаемся вверх и тихо, на самых малых оборотах, только, чтобы можно было управлять лодкой, плывём вниз. Юра сидит на носу с ружьём, я с кинокамерой за мотором. Вижу, как метрах в ста на берег выходит лосиха, спускается в реку и плывёт на противоположный берег. Даю полный газ и начинаю снимать. Догоняю лосиху и боюсь, как бы не задеть её лодкой – расстояние в видоискателе искажается. Потом Юра сказал, что мог бы дотронуться до неё рукой. Лосиха выскакивает на берег и скрывается в лесу.

Поднимаемся вверх по реке. Встретили мужчину. Сидит на берегу у костерка и кипятит в консервной банке воду. Причалили. Он рассказал, что ловил на озере рыбу. Должен был прилететь за ним вертолёт, но, почему-то, не прибыл. Продукты кончились, уже несколько дней голодает. Смастерил плот и плывёт теперь до Хулимсунта. Накормили, дали продуктов на дорогу.

Остановились в избе. Ночью выпал снег, заметно похолодало. И это первого июня. Решили не искушать судьбу и переждать непогоду в тепле. Возле избы навалены сосновые чурки. Чтобы не было скучно, колем дрова. Устроили даже соревнование: кто с меньшего количества ударов расколет чурку.

Осматривая избу, нахожу толстую общую тетрадь. Это  оказался  дневник  жившего  здесь   охотника Коли Носова. Слова написаны неправильно, некоторые вообще разорваны, чувствуется, что с грамотой автор явно не в ладах. Записи кратки: был там-то и там-то, добыл белку, подстрелил рябчика. Многие дни пропущены. Мы пришли к выводу, что автор обращался к дневнику тогда, когда ему не везло на охоте, или было плохое настроение: «Три дня на охоту не ходил, отдыхал, варил себе и собакам. Хотя, какой это, к чёрту, отдых»?

О Коле Носове я впервые услышал в мае 80-го года от проводника. Непогода загнала нас в его избу. В ней было прибрано, пыли на столе не было. Казалось, что хозяин ушёл недавно. Возле избы на берегу лежала перевёрнутая новенькая лодка. Бросалось в глаза, что в избе не было ни пилы, ни топора, ни другой домашней утвари. Я поинтересовался у проводника: «Где может быть хозяин»? «Вероятно, на озере охотится на уток», – был ответ. Если так, то зачем брать с собой всю утварь?

«Носов, – продолжал он, – в 78-ом году взял в аренду эти угодья и уплыл вместе со своим дядей. Пушнину, однако, не сдавал, а продавал шоферам на «зимнике». В этом году охотовед решил вывезти его отсюда, поехал на тягаче, но застрял в болоте и вынужден был вернуться». Дневник начинался в 78-ом и заканчивался в апреле 80-го, вскоре после того, как Колю попытались вывезти.

Второй раз я услышал о Носове в сентябре этого же года. Оказавшись рядом с его избой, решили заглянуть. Всё там было разбросано, стол покрыт пылью, видно, что в избе давно никто не живёт. Лодку мы увидели километрах в двадцати ниже по течению, она была приткнута к берегу, на ней стоял новенький мотор. У напарника кончились сигареты, и он решил обменять мелких окуней (корм для собак) на табак. Нас встретил прихрамывающий на одну ногу высокий старик, возле него крутились два щенка, взрослых собак не было видно.

– Ты Коля Носов? – спросил я.

– Нет, я его дядя, Бурмантов Иван Максимович.

– А где Коля? Мы заглядывали в избу, там его нет.

– А он ещё дальше живёт, выше по реке.

– А где бензин берёте?

– На «зимнике». Выменяли у шоферов за пушнину, весной на лодке перебросили сюда.

– Я слышал, что вы не сдаёте пушнину, а продаёте шоферам.

– Наговор это. Зимой сдали сорок белок в Хулимсунте, закупили муку.

– А ты чем занимаешься?

– Собак у нас кто-то убил, взял вот двух щенков, выкармливаю.

На обратном пути заночевали в избушке с двумя охотниками, Узнав, что мы были на Висиме, поинтересовались:

– Колю Носова видели?

– Колю нет, а вот с его дядей, Иваном Максимовичем встретились. Он сказал, что Коля где-то в верховье реки живёт.

– Врёт дядя. У них на двоих одна лодка, так что он тут же был, услышал, что вы подплыли, и убежал. Коля от всех скрывается. Вороватый он. Весной, когда сойдёт лёд, шарится по избушкам, что ценное найдёт, тащит.

При чтении дневника, мы обратили внимание, что Коля тепло отзывается только о любимой собаке и сыне, ни словом не упоминая, ни жену, ни дочерей: «Сегодня день рождения Бульки, сварил ему похлёбку повкуснее». И далее: «Андрей, когда ты приедешь? Я покажу тебе места, богатые белкой и соболем. Возвращайся скорей». Сын в это время проходил службу в армии. Нигде не упоминался дядя, которого он и привёз сюда. Но больше всего поразила фраза: «Как плохо жить одному»! А ведь он жил рядом (по таёжным меркам) с родственником.

В следующий раз о Носове и его дяде я услышал в сентябре 81-го года, когда встретился с его сыном, Андреем Ветлугиным. Он сообщил, что дядя умер минувшей зимой: «Я весной приплыл, дверь в избу закрыта. Заглянул в окно, вижу, мёртвый лежит. Вернулся домой и сообщил, что отец умер. Мы взяли его костюм, приплыли, чтобы похоронить, а оказалось – умер дядька Иван». Звучало как-то фальшиво. Он сообщил родным о смерти отца, даже не убедившись, кто же на самом деле умер.

Но самое интересное было в конце дневника: «Отец, где ты! Я искал тебя там-то и там-то, но тебя, нигде нет»! Эту запись сделал Андрей в мае 81-го года, когда, обнаружил дядю мёртвым. Значит, считал, что отец жив. Записей две, вторая, сделанная двумя неделями позже, более сдержана.

Последние две записи сделаны в сентябре 81-го года. В записях к отцу он уже не обращается, просто сообщает, что такого-то числа уплывает домой. Но, если Андрей смирился с мыслью, что отца нет в живых, то для кого он делает эти записи? Не для мёртвого же! Если Коля погиб в тайге, то куда делись собаки? Если скрылся и где-то живёт, то, как обходится без соли, спичек, боеприпасов? Да и зачем? Вопросы, вопросы, вопросы…

На второй день нашего пребывания в избе неожиданно приплыл Андрей с приятелем. Я с ним знаком ещё с 81-го года. Андрей обрадовался, что мы перекололи ему дрова, он для этого и приплыл с помощником. Зимой заниматься заготовкой дров будет некогда, надо охотиться. Узнав, что мы видели лосиху, возмутился:

– Почему не подстрелили?

– А что с ней делать? Нам столько мяса не съесть.

– Нам бы продали.

Я попытался расспросить его об отце, но он уклонился от разговора. Его спутник был более разговорчив:

– Мы думаем:  Колю дядя убил. Они часто ссорились, поэтому и жили в разных избушках. Он умер от голода. Один охотник выходил из тайги и заглянул к нему. Изба не топлена, еды ни какой.

– А почему он не уплыл домой? Ведь у него была моторная лодка.

 – Совесть, наверно, мучила.

 Куда делся Коля Носов? Для всех это осталось загадкой.

На обратном пути мы заглянули в избушку дяди. В ней всё разбросано, говорили, что это постаралась росомаха. Рядом на могильном холмике православный крест: «Бурмантов Иван Максимович». Ни даты рождения, ни смерти. Всё, что осталось от человека, добровольно обрёкшего себя на одиночество и голодную смерть. Они жили почти рядом, два близких человека, но так и не нашли общего языка.

Через десять лет мы остановились в этой избе. Всё прибрано, разложено по своим местам. На столе записка: «Туристы! Прошу соблюдать чистоту и порядок, мусор после себя не оставлять». И подпись: «Хозяин здешних мест».

В конце 80-х годов мы отдыхали в районе леспромхоза Агириш. Один раз нас подвезли до реки Малая Сосьва. Рядом с рекой  небольшая гора буквально усыпана брусникой. Я такого никогда не видел. На солнечной (восточной и южной) стороне мох был красный от ягод, на северной и западной – бурая ягода темнела на фоне серебристого ягеля.

Я выяснил, что от посёлка на север проложена лесовозная дорога, которая пересекает реку Висим в верхнем течение. До неё можно добраться на попутной машине. Так родился маршрут: по Висиму до Северной Сосьвы и далее до Хулимсунта.

По этому маршруты мы сплавлялись четыре раза. Как сказал Юрий: «Плавание уже и тем хорошо, что ничего не делаешь, а всё равно плывёшь». В качестве транспорта использовался плот из двух надувных лодок. Из жердей сколачивалась рама длиною до7 метров, шириною 1,5 и высотою0,3 метра. В нос и корму вставлялись лодки, которые после накачивания держались плотно. В средней части плота на поперечных рейках укладывался и крепился груз: рюкзаки, палатка, спальные мешки. Сверху, над плотом, на высоте примерно полутора метра, крепилась жердь, на которую натягивался полиэтилен для защиты от непогоды. Как-то мы плыли под моросящим дождём целый день и чувствовали себя вполне комфортно. А однажды устроили из лодки ванную – разложили её в избушке, налили горячей воды, получилось почти как дома.

Режим плавания был такой: три часа плывём, два часа отводим на обед и отдых, потом снова три часа плавания. Итого – восьмичасовой «рабочий день». К концу трёх часов до того болели плечи, что приходилось «менять руки» каждые пять-семь минут. В четвёртый раз взяли с собой маленький лодочный мотор. Было легко, но не интересно. Скорость плота составляла около пяти километров в час, в то время как на вёслах мы развивали не более двух. Чтобы пройти маршрут в 250 км нам требовалось полмесяца, на моторе же прошли за восемь дней. Чтобы удлинить время пребывания, делали остановки по два-три дня, благо погода стояла хорошая.

Река Висим нежилая, на ней нет ни одного населённого пункта, за исключением нескольких охотничьих избушек. Никогда не производилась и рубка леса. Осенью по малой воде подняться достаточно высоко практически невозможно – мешают длинные, мелкие перекаты и завалы из упавших деревьев. Спуститься сверху можно было, разве что на небольших лодках. За счёт малой осадки плота нам легко удавалось проходить и перекаты, и завалы. Получилось, что большая часть маршрута пролегала по редко посещаемым местам. Я спросил знакомого охотника, у которого на Висиме было две избы: «Как высоко ты поднимался по реке»? «Не более чем на семьдесят километров. Где же бензина столько взять»? – ответил он.

Уже на второй день плавания встретили глухарей, тетеревов и рябчиков. На нас они не обращали ни какого внимания, их не пугали даже выстрелы. Такое впечатление, что они видят людей впервые. В один из дней мы решили их посчитать. Досчитали до пятнадцати и сбились со счёта.

Как-то в ясное утро затоковали тетерева – так называемый ложный ток. Но самое удивительное – затоковал старый глухарь. Он сидел на сухой сосне и был хорошо виден. Закончив съёмку, я решил спугнуть петуха. Не тут-то было. На мои крики он не обращал внимания и только поворачивал голову, рассматривая меня. Интересно: когда глухаря облаивает собака, он вытягивает шею горизонтально, а вот рассматривая меня, сидел вертикально.

Утром мы с Юрием сидели у костра, собака лежала рядом с нами. Внезапно выскочил заяц. Увидев нас, он не убежал, а встал на задние лапки и внимательно разглядывал, особенно, собаку. Так продолжалось с десяток секунд. Наконец, Ольва проявила к незнакомцу интерес и бросилась за ним. А тот исчез одним прыжком.

Но самая интересная встреча была с медведем. Он вышел на берег метров двести ниже нас. Отряхнувшись от воды, пошёл навстречу. Мы прекратили грести и плыли по течению. Медведь был старый и крупный. Думаю весом, не менее четверти тонны. Я торопливо снимаю. А он идёт и, похоже, нас не видит. Я отснял пять кадров, плёнка кончилась. Натянул последний кадр, слышно было, как рвалась перфорация плёнки, но затвор взвёлся.

Мы медленно сближаемся. Медведь остановился и принялся разглядывать нас. Не было в его взгляде и страха, ни злобы. Одно любопытство. Я приготовился отснять последний кадр в тот момент, когда мы поравняемся со зверем, и нас будет разделять семь-восемь метров. Но тут Андрей стал науськивать собаку, мирно спавшую рядом с ним на переднем сидении: «Ольва, Ольва, смотри, вон кто»! То ли услышав голос, то ли увидев собаку, медведь рявкнул, повернулся на задних лапах и, бесшумно для такой туши, скрылся с такой проворностью, что я не успел нажать на спусковую кнопку фотоаппарата.

– Зачем ты спугнул медведя, я же снимаю? – моему возмущению не было предела.

– Так ты уже отснял его, – оправдывался Андрей.

Почему-то люди не понимают, что при съёмке таких объектов, как дикое животное, нет предела. Она продолжается до тех пор, пока есть возможность.

Глухари, лоси, медведь. Поистине, край непуганых птиц и зверей!

Увидели на берегу небольшую избушку. Причалили, осмотрели. Избушка размером два на два метра, сложена из неочищенных от коры бревнышек, толщиной не более пятнадцати сантиметров, крыта дерном. Нары, железная печурка, полочка вместо стола, вот и всё убранство. Возможно, именно в ней жил в сентябре 80-го года Коля Носов. Избушка старая, видно, что ею несколько десятилетий никто не пользовался.

Потом мы узнали, что некоторые охотники, которые уходят далеко от своей избы, строят в конце «путика» маленькие избушки, чтобы можно было только переночевать.

В бору на берегу Висима встретили мансийские самоловы – «слопцы». В каждом по глухарю, всего восемь штук. Попались давно. Я спросил у охотников: «Почему они не вынимают пойманную дичь»? «А это не для людей, это для соболей и куниц. Они привыкнут к прикормке, потом, когда будут установлены капканы – это уже по снегу, – достаточно будет повесить в качестве приманки глухариное крыло, а мясо взять себе».

Остановились в устье Висима. На Северной Сосьве дует встречный ветер. Плыть нельзя, ждём хорошую погоду. Наловили окуней, сварили уху. Через два дня ветер стих, вышли на большую реку. Ветер сменился, слегка дует в спину. У нас была одноместная резиновая лодка. Я поставил её вертикально, получился парус. Плот ускорился, появился даже бурун под носом. Мы перестали грести и так доплыли за один день до Хулимсунта. А ночью выпал снег. Поистине, природа подарила нам один хороший день!