Воспоминания туриста

ЧАСТЬ 4.  С Е В Е Р Н А Я   С О С Ь В А

Эта река, берущая своё начало в Уральских горах, протекает по Приполярному Зауралью почти тысячу километров. В устье реки находится старинный посёлок Берёзово, последнее пристанище некогда могущественного сподвижника Петра I генералиссимуса Александра Меньшикова. Выше по течению стоит город Игрим, основанный ещё во времена Ивана Грозного. Река является местом нереста тугуна, небольшой рыбки из семейства сигов, которую здесь называют сосьвинской селёдкой. Интересно, что попытка заставить её нереститься в другой реке, не увенчалась успехом. Когда сняли заградительные сети, рыба вернулась на свои исконные места.

Ходят слухи, что селёдку в дубовых бочонках поставляли к царскому столу. Рядом с современным городом сохранились амбары, некогда существовавшего здесь рыбного завода.

На берегу реки увидели рыбаков и подплыли к ним. Нам хотелось пополнить запас бензина, а мне – отснять ловлю рыбы. Из невода выбирали рыбу: ценную – «красную» – в одно место, малоценную – «чёрную», в другое. В сторону отбрасывали ершей, толстых, величиной со столовую ложку. Я поинтересовался, для чего это.

– Собакам на корм, – был ответ. – Кому хочется возиться с колючими да сопливыми?

 – Из них же варится прекрасная уха!

– Берите, если хотите.

Я взял десятка два. Ох, и вкусная была уха!

Вошли в приток Северной Сосьвы, речку с длинным название Сыскосынгъя. Недалеко от берега увидели озеро и решили посмотреть уток. Озеро оказалось «мертвым». Вода в нём насыщена продуктами гниения торфа, что делает её безжизненной. Вокруг озера клюквенное болото, красное от ягод. Втроём за два часа мы набрали не менее четырех ведер, ягоды сложили в чемодан.

Целый день дул сильный ветер. На ночь зашли в небольшой залив. Я отснял интересное природное явление: кедр вырос на сосне. Так бывает, когда кедровка или белка складывают орехи в дупло сосны. Туда попадает дождевая вода, и они прорастают. Когда, назавтра, ветер стих, в кедровнике земля оказалась усыпана кедровыми шишками. Мы собирали их, как грибы. Орехов набралось больше ведра.

Нам хотелось зайти в речку Ялбынья. Плывём долго, а речки всё нет. На высоком берегу показалась избушка, возле неё у костра сидит охотник. Я подошел к нему. На меня набросилась небольшая мансийская лайка. Старик на это, не обратил ни какого внимания. «Ты что на меня лаешь? – прикрикнул я на собаку. – Я, что, медведь»! На удивление, собака успокоилась и легла у ног хозяина. Я поздоровался и обратился к старику:

– Где-то здесь должна быть речка Ялбынья.

– А  что  вам  там  нужно?  Это  святое  место,  чужим  туда ходить нельзя. Да и вы её давно проплыли.

– Как это так? Мы внимательно смотрели.

– В устье реки остров, её, поэтому, сразу и не увидишь.

Всю ночь и весь день шёл дождь, и мы несказанно обрадовались избушке, показавшейся на берегу. К утру тучи рассеялись, а когда взошло солнце, лес засиял мириадами огоньков. Ярко светило солнце. Голубизна неба и золото осеннего леса отражались в спокойной глади реки. После ненастья тайга ожила. Пищали синицы, переругивались между собой кедровки.

Сильное хлопанье крыльев и стук когтей о крышу прервал моё любование природой. Ясно, что на избу села большая птица. Беру кинокамеру и, пятясь, тихо выхожу из избы. На крыше сидит глухарка. До неё всего несколько метров, видно, как ветер шевелит перышки на шее. Как бы позируя, она прошлась по крыше, вытянув шею и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Торопливо снимаю, боюсь, что она вот-вот улетит. А она спокойно ходит по крыше, разглядывая меня. Возможно, она впервые видит человека! Плёнка кончилась. Делаю шаг в сторону избы, глухарка с шумом срывается и плавно скрывается в лесу. Долго размышлял о поведении птицы. Почему она села на крышу избы? Ведь она видела выходящий из трубы дым.

Этот сюжет я положил в основу рассказа «Гостья».

А один раз дошло до смешного. На берегу реки мы коптили рыбу. Утром на лодке долго плавали в поисках глухарей, а когда вернулись обратно, сидящий в носу лодки приятель, повесив оба ружья на плечи, вышел на берег и опешил. На деревьях над нашей «коптильней» сидели шесть глухарей. Он растерялся и пока раздумывал, из которого ружья стрелять, глухари улетели. В последующие годы мы неоднократно встречались с этим явлением.

Пришли в посёлок Сосьвинский. В посёлке школа-интернат для детей местных народов манси и коми, ребята получают среднее образование. Познакомились с местным учителем и оставили у него лодку, мотор и прочее снаряжение. Попросили отремонтировать её к следующему году. Взамен пообещали достать ему бензопилу. На прощание он угостил нас только что пойманным сырком горячего копчения.

Ночью сели на проходящий теплоход и через сутки прибыли в посёлок Берёзово. Ночь провели на дебаркадере вместе с пятью туристами из Москвы. Они на трёх байдарках поднялись по притоку Оби речке Сыня, затем перетащили весь скарб в речку Хулга. По их словам операция заняла неделю: четыре дня туда, три – обратно. На обратном пути и отдыхали. Хорош отдых – шагать по разбитой дороге тридцать километров! Настоящие фанатики туризма. Вещей у них было так много, что они переносили их за три ходки, причём каждый, помимо рюкзака, нёс в каждой руке мешок или чемодан. Как это всё могло поместиться в трёх байдарках?

Я полюбопытствовал: «Как вы поднимались по речке Сыня»? «Вначале плыли на маленьком самодельном моторе, – пояснили они. – Весло-мотор держал в руках сидящий на первой байдарке, две остальные шли на буксире, при этом сидящие в них гребли. Потом, когда река стала мелкой, шли на шестах, а окончательно тянули байдарки бечевой». Поинтересовался: «Что видели интересного»? «В большом количестве ловился хариус, которого в Хулге не встречали».

На «Метеоре» прибыли в посёлок Октябрьский на правом берегу Оби и речным трамваем переправились в Приобье. Трамвай сел на мель, из-за чего мы опоздали к мотовозу, который здесь называют «Подкидыш», и на котором пассажиры добираются до станции СергинО, где их дожидается пассажирский поезд. До отхода поезда оставалось около двух с половиной часов. «Москвичи» остались на платформе дожидаться следующего рейса «Подкидыша», а это двенадцать часов. В прошлом году нас подбросил на лодке знакомый, сказав, что от этого места до станции осталось не более шести километров. Памятуя об этом, я предложил пойти пешком.

Нашли обрезок доски, сунули под ручку чемодана с клюквой и пошли по шпалам. Была уже ночь, дорога слабо освещалась горящими впереди фонарями. Когда же дошли до них, я узнал место, куда нас довез знакомый в прошлом году. Оставались «не более шести километров» и час до отхода поезда. На станцию пришли, когда объявили посадку. Уже в вагоне, отдышавшись, старший из нас  изрёк: «Вот, если бы ты сразу сказал, что идти двенадцать  километров, пожалуй, мы бы не согласились. А так, обман пошёл на пользу».

Сентябрь 76-го года. На этот раз в Сосьвинский добирались из Берёзово самолётом АН-2. Рейс завтра утром. Только заняли место в углу аэропорта, как к нам подошёл милиционер, попросил меня собрать у всех документы и зайти к нему в служебную комнату. Поинтересовавшись маршрутом, переписал фамилии всех участников группы и номера разрешений на хранение охотничьих ружей. Достал из сейфа коробку патронов.

– Боеприпасы провозить только в таких коробках, – сказал он, при этом достал инструкцию, открыл на нужной странице и положил передо мной. – Патроны в металлических гильзах к провозу на самолёте не допускаются.

– Но в инструкции ничего не сказано про гильзы, – возразил я.

– А вы назовите мне завод, который выпускает патроны, снаряженные в металлические гильзы?

– В инструкции не сказано, что патроны должны быть только заводские.

Не найдя, что сказать, милиционер недовольно буркнул: – Если не выполните все условия, я вас в самолёт не посажу.

Только у двоих патроны были в коробках, а у троих просто в мешках. Но нам повезло – милиционер опоздал, а мы улетели первым, же рейсом.

Лодку нам отремонтировали, (бензопила была отправлена ещё зимой посылкой), но встал вопрос с бензином. Я побывал на рыбоприёмном пункте, звероферме, у заготовителя пушнины. Везде получил отказ. Заготовитель предложил обратиться к председателю поссовета, сказал, что тот недавно привёз четыреста литров. Председателя я застал вместе с дочерью за копкой картошки.

– А что я буду иметь от продажи бензина? – спросил он.

– У нас есть только деньги, – сказал я.

– А что толку? Бензин сейчас не купишь.

Я заметил, что он волнуется. С запада наступала большая туча. С уборкой картошки они явно не успевали, да и дочь порядком устала.

– А хотите, мы выкопаем вам картошку? – предложил я.

Он посмотрел на оставшийся неубранный огород, на приближающуюся тучу и согласился. За час, без единого перекура, мы выкопали и убрали в погреб весь урожай. Только закончили работу, начался дождь.

– И чем же вас отблагодарить? – председатель облегчённо вздохнул.

– Нам нужно сто сорок литров бензина.

Переночевав у председателя на сеновале, на следующее утро двинулись вверх по реке. Через три дня достигли устья реки Волья, но из-за малой воды смогли подняться только на двенадцать километров. Нам хотелось набрать ягод, но клюквенное болото всё не попадалось. Выручил местный охотник-манси: «Вернитесь на Сосьву, поднимитесь примерно на два километра, на правом берегу увидите белый яр, это выход кварцевого песка, там есть клюквенное болото».

Белый яр нашли быстро. При выборе места для стоянки увидели глухарку, которая, по-видимому, клевала гальку на берегу. Значит, глухари здесь есть.

Утром я проснулся от хлопанья крыльев, понял, что над нами пролетел крупный петух. Вылез из палатки, захватив ружьё, и осторожно осмотрел берег. Глухаря нигде не было видно. Вернулся к тлеющему костру, подбросил дров, стало тепло и уютно. Велика сила огня! Незаметно задремал. Проснулся от хлопанья крыльев – метрах в пятидесяти на наклонившейся над рекой берёзе сидел глухарь. С замиранием сердца осторожно подкрадываюсь. После выстрела глухарь взлетел и скрылся, планируя над берегом. Понимая, что мелкой дробью глухаря не возьмёшь, я зарядил ружьё пулей и пошёл его искать. Поиски, однако, успехом не увенчались, и я повернул обратно.

Внезапно вижу летящую над рекой большую стаю птиц. Поначалу показалось, что это утки, но, когда они подлетели, понял, что это глухари. Сгоряча стреляю пулей и, естественно, промахиваюсь. А они подлетают, и один глухарь садится на ель прямо надо мной. И тут понимаю, что патроны я оставил в палатке. Разбуженные выстрелами, из палатки вылезают напарники.

– Ты что это расстрелялся?

– Так глухари налетают, – признался я.

Похватав ружья, четверо разбежались по берегу, а один, Владимир, остался лежать возле костра, решив, что охотников хватит и без него. Когда же мы вернулись, он небрежно бросил: «Там, под елкой, мой глухарь лежит, принесите»! В последующие дни глухари несколько раз прилетали и садились над костром. Это было, по меньшей мере, странно.

А потом мы стали свидетелями вообще непонятного явления. На берегу реки тлел торф. Выгорела площадка метров в тридцать. Мы решили потушить пожар. Каково же было удивление, когда из золы, казалось из самого огня, вылетело около полутора десятков глухарей. Позднее местный охотник объяснил: купаясь в сухой золе, глухари, как и другие куриные, освобождаются от блох-пухоедов, а золу они, по-видимому, находят по запаху дыма.

Клюквы  было  мало, так  что собирать её пришлось несколько дней. А вскоре выпал снег. Пришлось вернуться в посёлок Сосьвинский. Нет худа без добра. Непогода стронула на севере уток, и они большими стаями летели над рекой. Я отснял несколько интересных кинокадров, а ребята неплохо поохотились.

На последней ночёвке к нам «на огонёк» пристали три лодки. В одной сидел старик-манси Тихон Номин. Я спросил: может ли он сводить нас на глухариный ток? Он согласился и пригласил весной на следующий год в гости.

В Сосьвинском остановились у председателя поссовета. Его зовут Михаил Павлович, по специальности киномеханик. Он местный житель, его дед в тридцатом году строил этот посёлок. Жена, Лидия Афанасьевна, приехала в начале пятидесятых годов после пединститута. Хотела уехать сразу же после обязательной отработки, но вышла замуж и осталась. «Два интеллигентных человека не могли не найти друг дружку», – констатировал Владимир.

Хозяйка угостила нас вкусными котлетами. Она купила у рыбаков половину щуки, накрутила ведро фарша и теперь не знает, куда его девать. Хорошо, если холодная погода продержится долго. Ведро фарша – это не менее пятнадцати килограмм рыбины. Какова же была вся щука? Лидия Афанасьевна показала скелет её головы. Я смерил: длина челюстей около пятидесяти сантиметров, зубы – около восьми. Поинтересовался: «Зачем ей такое чудовище»? «Племянник попросил, – ответила она, – хочет абажур сделать». Я попытался представить, как это будет выглядеть? Стало жутко.

Мансийская письменность. Здесь был добыт лось. Охотников было семь человек, собак четыре..

– Почему на старых картах посёлок Сосьвинский называется «Сосьвинская культбаза? – спросил я Михаила Павловича.

– Эти базу построили для привлечения к культуре национальные меньшинства: коми, хантов, манси. Шаманы мешали, базы подрывали их авторитет. На мансийском языке «куль» значит «чёрт», вот они и пугали местных жителей. Пришлось слово «культбаза» из названия посёлка убрать.

– А чем сейчас занимаются манси?

– Как и прежде, охотятся и ловят рыбу. Пытались привлечь их к разведению коров и выращиванию картофеля – не получается. Нет рыбы – сидят голодом. Кстати, – продолжал он, – милиционер в Берёзово интересовался вашей группой. Если добыли пушнину, спрячьте.

В аэропорту Берёзово в очереди за билетами меня взял за плечо милиционер.

– Предъявите результаты охоты, – потребовал он.

– А результатов нет, всё, что добыло, съели.

– Тем не менее, предъявите. Зайдите ко мне по одному в дежурную с вещами.

Я зашёл первым. Он внимательно просмотрел рюкзак. Буркнул: – Пусть зайдёт следующий.

– А вы напрасно придираетесь к нам, – сказал я, – пушниной мы не интересуемся, да и народ у нас солидный: главный энергетик, начальник цеха…

– Я тут, недавно, кандидата сельскохозяйственных наук задержал, – возразил милиционер, – вёз двадцать шкурок ондатры.

– Так ведь купил на шапку, не сам же он их добыл.

– А вы что не знаете, что этого нельзя делать?

– Нет! Ондатровые шапки в магазинах не продаются, а многие их носят, причём, далеко не охотники.

Третьим зашёл Владимир. Он так уболтал милиционера, что тот отказался от досмотра остальных.

Объявили о продаже билетов на проходящий самолёт. Мест всего восемь. Передо мной человек двадцать, надежды, явно, никакой. «Всем пройти досмотр у милиционера», – объявила кассирша. Все бросились в дежурную. «Девушка, – сказал я, – а мы уже прошли». И проходящему мимо милиционеру: «Товарищ старший лейтенант, подтвердите, что мы прошли». «Да»! – буркнул он. Я купил пять билетов. Через два часа мы приземлились в Свердловске.

К Тихону Номину мы вдвоём прибыли в мае 77-го года. Мой напарник по прошлым турпоходам Алексей «вооружился» профессиональной кинокамерой, я любительской. Тихон во главе бригады ловит наплавной сетью язя. На двух лодках заплывают вверх по реке примерно на восемь километров, растягивают длинную сеть поперёк реки и плывут по течению вместе с ней. Язь, попадается, поднимаясь вверх по реке. В конце плёса сеть вытаскивают, рыбу выбирают, и повторяют операцию. За ночь, по словам Тихона, добывают до полутора тонн. Мужчины ловят рыбу, женщины потрошат, солят и вывешивают, чтобы она провялилась. Сразу вспомнились слова Михаила Павловича: «Нет рыбы, сидят голодом». Этот год выдался «урожайным», а значит, манси голодать не будут.

Тихон, отдав распоряжение сыновьям, повёл нас вечером на ток. Остановились на кромке болота. «Вот тут он и токует, – сказал Тихон, – до двух часов отдыхаем, потом пойдём». Попили чайку и прикорнули возле костра. Проснулись с Алексеем как-то неожиданно. Тихона не было. Отчётливо слышалось «щёлканье» глухарей. Определились, кто к кому пойдёт и разошлись. У меня ружьё – Тихон разрешил взять одного петуха. Иду тихо, внимательно присматриваюсь, и всё равно глухаря увидел неожиданно. Он сидит высоко на сосне, меня заметил и замолк. Опасаясь, что он улетит, стреляю. Глухарь срывается и улетает. Промах. И тут только понимаю, что патроны я оставил в рюкзаке у костра. Остался только один во втором стволе ружья.

А глухари токуют и слева, и справа. Выбираю того, который поближе, и начинаю подкрадываться. Неожиданно услышал кашель. Внимательно осматриваюсь, ищу Тихона – а кто еще может кашлять? – но никого не вижу. И тут кашель раздаётся откуда-то сверху. Поднимаю голову и вижу расправленный веером хвост глухаря. После выстрела он камнем свалился с дерева. Бросаю ружьё и с кинокамерой наготове крадусь к токующему глухарю. Светает и глухарь виден издалека.

Он сидит на вершине невысокой сосны. Прислушивается и начинает токовать. При каждом «щёлканьи» он поднимает голову, вытягивая шею. Во время «точения» трясёт головой, затем замирает и прислушивается. Так повторяется каждую минуту. Торопливо снимаю. Плёнка кончилась. Перезаряжаю кинокамеру и постепенно успокаиваюсь. Уже рассвело, он меня, наверняка, видит, но не проявляет признаков беспокойства. Обнаглев, включаю камеру и иду прямо на него. Глухарь – вот ведь наглость – набрал в клюв хвои, плюнул в меня и улетел. Опустив кинокамеру, вижу, что приблизился к глухарю не более чем на пять метров.

Недалеко токует ещё один глухарь. Не маскируясь, иду к нему. Он, увидев меня, улетает. И тут из-под дерева встаёт Алексей.

– Ты зачем вспугнул «моего» глухаря?

– Я не знал, что ты тут сидишь. А что у тебя случилось?

– Пленка кончилась, сижу вот, перезаряжаю, любуюсь. Он ходит по ветке, смотрит на меня. А то ещё, сломит веточку и бросит.

Пока искали брошенное мною ружьё, подошёл Тихон. Взяв добытого глухаря за клюв, заключил: «Ойка мансин (старый глухарь), потому не токовал, а «кашлял». Трофей я отдал ему.

После охоты за завтраком Тихон показал нам серебряный стаканчик, подаренный его деду, мансийскому князьку, Тобольским губернатором. Я спросил:

– Тихон, сколько тебе лет?

– Я родился, когда началась первая Германская война, то ли за два года до неё, то ли после. Посчитайте.

Выходит, Тихону было 61 или 65 лет. Был он ещё довольно крепок, несколько лет тому назад работал лоцманом, водил лодки по рекам Волья и Толья, снабжая геологическую партию. Тихон показал нам несколько фотографий. На одной из них были изображены двое рыбаков, которые держали на плечах шесть тайменей, нанизанных на жердь, причём хвосты рыбин касались земли. Судя по всему, таймени были пойманы в один день.

– И где это было? – я кивнул на фотографию.

– В 75-ом году водил я двоих на Талью, – ответил Тихон. – Там  есть  отвесная  гора  высотою  метров  пятьдесят,  сложенная  из  белой  глины,  под ней яма. В солнечный день с горы видно, как в реке плавают таймени. Приезжайте на будущий год, свожу.

Тихону понравился мой ножик, сделанный из большого медицинского скальпеля. Предложил поменяться и принёс большой кухонный нож, от которого я сразу отказался.

– Зачем тебе мой ножик? Он узкий, короткий, с таким на медведя не пойдёшь.

– А я ни с каким ножом на медведя не пойду. А твоим удобно выскребать закруглённые края в пазах на нартах, чтобы дерево не раскалывалось.

Поразительно: безграмотный старик так точно понимал теорию концентрации напряжёния. Нож я ему, конечно, подарил.

От Тихона наш путь лежит в посёлок Няксимволь, расположенный в верхнем течении Северной Сосьвы, откуда летают самолёты АН-2 и транспортные вертолёты.

Как изменчива погода на Севере! Восемнадцатое мая, а температура около 30 градусов. У меня на два раза облез нос. Плывём голые по пояс. В один из дней нас настигла гроза. Дождь лил такой, что видимость была не более тридцати метров. Ослепительно сверкали молнии. Два раза они ударялись в воду впереди лодки (по крайней мере, так казалось). Мы накрылись плащами и продолжали плыть. А что было делать?

Под вечер с севера надвинулась туча. Решили не искушать судьбу и встать на привал. Пока Алексей занимался костром, я поставил палатку, лёг в неё и – бывает же так – мгновенно уснул. Проснулся от шума ветра. Выглянул из палатки – Алексей хлопотал у костра тепло одетый. Подумалось, что это с ним? На улице жара, а он в ватнике. Выскочил и понял, почему? Дул северный ветер, в воздухе кружились снежинки. За каких-то полчаса жара сменилась холодом. Рысцой побежал к лодке за одеждой.

В Няксимволе у знакомого оставили лодку, мотор и прочую утварь и, чтобы каждый раз не возиться, ружьё и 80 штук патронов. Как я пожалел об этом через год!

В двадцатых числах мая 80-го года мы с Владимиром приехали в аэропорт города Ивдель. Погода ненастная, ночью выпал снег, правда, сейчас он интенсивно тает. Дежурный аэропорта на наш вопрос: «Можно ли сегодня улететь в Няксимволь»? грубо бросил: «А кто вы такие»? Я подал ему письмо на бланке нашего предприятия, где указывалось, что мы творческая группа, которая направляется на реку Северная Сосьва для съёмки фильма. Эту уловку подсказал нам бывалый турист, который ещё в студенческие годы исходил Северный Урал. Впрочем, мы были не далеки от истины – у меня с собой было две кинокамеры.

Прочитав письмо, дежурный, уже более спокойно, спросил:

– Разрешение на съёмку у вас есть?

– А какое нужно разрешение на съёмку фильма?

– Ну, какие-то документы у вас есть?

– Конечно, есть, – ответил я и подал ему охотничий билет и разрешение милиции на право хранения ружья. – Вот разрешение Главохоты, а вот Министерства внутренних дел.

Увидев аббревиатуру «МВД», дежурный поспешно схватил полётный лист и вписал в него наши фамилии.

Вертолёт приземлился в посёлке Усть-Манья, расположенном в предгорьях Урала, где высадилась заведующая здравпункта. У неё было много груза, мы помогали погрузить его в Ивделе, помогли и выгрузить. Я выскочил из вертолёта и по колено погрузился в рыхлый снег. И это почти в конце мая. Поистине, север есть север.

В Няксимволе снега было меньше, около двадцати сантиметров. «Днём тает, ночью валит», – сказал мой знакомый, Леонид Гаврилович, обрадованный нашему приезду. «Направь мне моторы, – поспешно попросил он, – надо на рыбалку ехать, а у меня ни один не заводится». Два дня я занимался ремонтом лодочных моторов. Отремонтированный двигатель носил на реку и испытывал на воде. Это не могло не броситься в глаза местным жителям.

– Сколько же у тебя моторов? – спросил один.

– А это не мои, это Леонида Гавриловича, у него их пять.

– Повезло Лёньке! Все моторы ему направишь.

Для ремонта последнего двигателя потребовались запчасти. «Походи по посёлку, поспрашивай, наверняка у кого-нибудь есть», – сказал Гаврилыч  (так мы стали звать Леонида). Нужные детали я нашёл у одного старика, который завёл меня в сарай.

– Выбирай то, что надо, – предложил он и показал на висевшие пять моторов.

– Почему у вас так много неработающих моторов? – спросил я. – Из них, наверняка, можно не один исправный собрать.

– Вот вы умеете, а мы нет. Движок перестаёт работать – покупаем новый, а старый используем на запчасти. Договариваемся, чтобы у всех они были одной марки, так удобней деталями обмениваться.

Гаврилыч вышел в отпуск, собирается ловить язя наплавной сетью, берёт и нас с собой. Впрочем, на этот раз с  рыбалкой нам не повезло – из-за плохой погоды язь на нерест не шёл. Чтобы не терять время, зашли в урай, так на языке манси называется старица, соединённая с рекой. Кольцевая заводь, заросшая по кромке кустами ивняка, за ними сосновый бор. Гаврилыч расставил сети с внешней стороны кустов. Утром мы с Владимиром шли по бору и шестами били по воде. Вспугнутые щуки, как торпеды, уносились от берега. Через секунды, где-то метров за сто, были слышны сильные всплески – щука попала в сеть. Владимир, а он был мастак на выдумки, называл это занятие – «зайцев гонять».