Воспоминания туриста

Разговорились. Он назвался Сашкой, ему 28 лет, половину из которых он провел в заключении. В лагере окончил среднюю школу, выучился на машиниста тепловоза. Теперь поедет в Ставрополь, там у него мать и сестра. За что сидел, не сказал. Спрашивать их бесполезно – в лучшем случае назовут статью Уголовного кодекса. Но, видимо, за что-то серьёзное, если четырнадцатилетнего подростка посадили на столько лет.

Я поинтересовался, как отразились в жизни лагеря, происшедшие за эти годы события в стране: смерть Сталина, амнистия 53-го и 56-го года, арест и расстрел Берия, разоблачение культа личности, борьба Хрущёва за власть и его низложение. «Кормили плохо, кормили хорошо», – был ответ.

На следующий день, – а плыли мы три дня, – я в каюте жарил рыбу, которую переворачивал охотничьим ножом. Готовую выносил на палубу. Вернувшись, я застал Сашку с моим ножом, который я оставил на столе. Меня он не видел. Покрутив нож, он сделал им движение, имитирующее чисто бандитский удар – в живот снизу вверх. И вдруг бросил его. В этот момент он повернулся – лицо его было искажено от ужаса – и быстро выскочил из каюты. Я понял – нахлынули воспоминания.

На следующий год мы решили пройти Пелым сверху вниз на плоту или на лодке. По узкоколейной железной дороге забрались в верховья реки Пелым, где располагался лагерь заключенных, и стояла лесоустроительная экспедиция. Я зашёл туда и поинтересовался: можно ли пройти реку на плоту.

– На плоту не пройдёте. Мелко. Тут один солдат из Риги сделал большую лодку, на которой впору по морю плавать. Поинтересуйтесь, может, продаст.

Я обратил внимание на больного парня, спросил, что случилось. Оказалось, посек ногу топором, началось воспаление. С нами был врач-хирург. Он дал больному полкружки спирта и, когда тот опьянел, перетянув ногу жгутом, охотничьим ножом очистил рану и засыпал её пенициллином. Когда лекарство стало всасываться, парень заорал от боли – новокаина с собой не было. В старый носок насыпали горячей золы и приложили к ране. Боль стихла, и парень уснул. Взамен уговорили лесоустроителей продать нам тушёнку. Просили двенадцать банок, по две «на брата», но дали только шесть (большой дефицит). С лодкой договорились быстро, солдат запросил 30 рублей. После небольшого ремонта сделали весла и в путь.

Сразу же стало ясно, что для шестерых в лодке не хватает места. Решили, что четверо, по двое, пойдут по берегам, а двое поплывут, и будут ловить рыбу.

К вечеру второго дня приплыли в промежуточный лагерь лесоустроителей. Несколько палаток, стеллаж с продуктами и прочим скарбом. В лагере трое парней, студенты лесотехнического института. Они только что вышли с маршрута и завтра уходят в базовый лагерь. На прощание с тайгой парни разожгли «пионерский» костер и сварили ведро лапши с тушёнкой. Всем налили по50 граммовспирта. Засиделись до полуночи.

Утром ребята ушли, а мы решили воспользоваться имеющимися в лагере ведрами и устроить баню. Вышли после обеда. Когда собирались, выяснилось, что у одного из нас пропали меховые носки, которыми он очень дорожил.

– Я встал рано, – рассказал он, – они ещё не ушли. Носки положил на стеллаж, там еще 20 банок тушенки стояли, теперь нет ни банок, ни носок.

Было ясно: ребята забрали тушёнку (все-таки дефицит) и прихватили носки. Жалко, но что поделаешь?

Вечером, когда остановились на ночлег, один из тех, кто шёл правым берегом, – сказал, что им встретился заключённый, который двигался в сторону лагеря, где мы ночевали.

– Он ещё что-нибудь стащит, а подумают на нас.

– Ну и что мы можем сделать? В этом месте много народу ходит.

По берегам реки сосновый бор. Земля красная от брусники. Достаточно нагнуться, махнуть рукой и полная горсть спелых ягод. Я спросил врача – мы шли с ним вместе:

– Генка, почему так хочется ягод, я уже объелся, а остановиться не могу.

– Все просто, это обыкновенный авитаминоз.

Лакомились черникой, но в заболоченных местах, где она росла, было много мошки. В дальнейшем ели только черную смородину.

Вечером стали свидетелями интересного явления. Вначале показалось, что на реку падают крупные хлопья снега, хотя в лесу никакого снега не было. Вышли на берег. Над водой летели мириады довольно крупных белых бабочек. Многие падали и бились на воде. Река буквально кипела – чебак хватал их, причем, только живых, мёртвых не трогал. Попробовали насадить бабочку на крючок, ничего не вышло, она рассыпалась в пальцах в белую пыль. Наутро река была устелена мертвыми тельцами. Повторилось это дня три. Ни до, ни после мы такого не видели.

После обеда решили, что мы вдвоём пойдём по берегу, а остальные поплывут на лодке. Река в этом месте сильно петляла.

– Вот если так срезать, то обгоним лодку, – сказал приятель, – мы днём тут ходили.

Срезали – лодки не видно и ребят не слышно. Срезали ещё одну петлю – результат тот же. На противоположном берегу увидели людей. Спросили: «Видели ли они лодку»? «Видели, – был ответ, – двое на лодке плыли и рыбу ловили». Как двое? Ведь на лодке четверо. «А давно вы их видели»? «Давно, ещё до обеда». Всё ясно, мы ушли не вниз по реке, а вверх. Чтобы больше не плутать, пошли берегом. Только через час подошли к тому месту, где обедали.

Быстро стемнело. Идти стало небезопасно – сучьями можно было повредить глаза. Пришлось заночевать. Под поваленным деревом разожгли маленький костёрок. Ломали еловые сучья толщиной с карандаш. Ох, и крепкие же они! Один поддерживает костёр, другой сушит портянки. Под утро заморосил дождик. Укрылись под развесистой елью, немного поспали. Чуть рассвело, тронулись в путь.

Сразу же вышли на тропу, шириною около метра, прорубленную через мелколесье. Она хорошо расчищена, но следов не видно. Не сразу сообразили, что её прорубили манси для езды зимой на оленях. Вот если бы мы нашли её вечером! По тропе довольно быстро вышли к ребятам. Они здорово переволновались. В дальнейшем подобных экспериментов уже не устраивали.

К концу третьего дня прибыли в деревню Гаревку, единственному населенному пункту на маршруте. Деревня – восемь дворов, в двух живут манси, в остальных староверы. У одной из манси купили ведро картошки. Разговорились. Её зовут Мария, мужа Иван Куриков, знаменитый охотник. Говорят, что на его счету более сорока добытых медведей. Я поинтересовался, как он охотится.

– Собаки находят и держат, – ответил он.

Я посмотрел на собачек – маленькие мансийские лайки.

– Как такие могут задержать медведя, он их одним ударом убьёт?

– А он любую собаку убьёт, – сказал Иван. – Они окружают его и отвлекают лаем, а если побежит, хватают сзади за «голифе».

Когда рассчитывались с Марией за картошку, обратили внимание на её чистую русскую речь. Оказалось, имеет образование четыре класса.

– И где же ты училась? – спросил я.

– В деревне Шантальская.

Я прикинул, это же около трехсот километров по реке. – А как ты сюда попала?

– Иван замуж взял. Приплыл весной на лодке, обратно на оленях по «зимнику» вернулись.

Возле деревни лагерь лесоустроителей. В нем двое: инженер-таксатор и рабочий, оба недавно вернулись с маршрута. Рабочий оказался токарем из Москвы. Нанялся на лето, чтобы подзаработать. Накопилось уже пять тысяч («Москвич» в те годы стоил четыре с половиной). Под вечер пришёл начальник их партии. За ужином, – а мы добыли днем двух глухарей – разговорились:

– Мы рабочим деньги платим и не малые. Обеспечиваем и питанием, и спецодеждой. При необходимости, забрасываем вертолётами. И всё равно их трудно нанять. А вы болтаетесь по тайге, тратите свои деньги, ничего не получая взамен, кроме трудностей. А почему бы вам к нам не пойти?

 – У вас работа и на всё лето, а у нас отдых и только на время отпуска.

 На подходе к деревне обратили внимание на двух солдат с оружием, которые сидели на мосту и удили рыбу. Когда стемнело, с их стороны раздались автоматные очереди.

– Что это у них случилось? – спросил я.

– Видимо побег. Им в этом случае патронов немеряно дают, вот они и дурачатся.

 В лагерь пришёл паренёк их деревни и принёс для ремонта лодочный мотор. Я помог ему, разговорились. Оказалось, все староверы носят фамилию Собянины, дальние родственники нынешнего мэра Москвы. В тридцатые годы они бежали из Поморья, вначале обосновались в Пермской области, а после войны переселились на Пелым. Я поинтересовался, знает ли паренёк грамоту? Оказывается, знает, научил дед Серапион Собянин.

От нас ушёл врач – не выдержал трудностей. Недалеко от деревни находился леспромхоз, мы проводили его.

Боры кончились, пошли болота, идти  по берегу стало трудно. Решили все плыть на лодке. Расселись так: двое впереди, двое за ними, один на корме,  четверо гребут, пятый правит. Менялись каждый день, Когда на берегу показывалась низина, где могли быть утки, причаливали к берегу. Выходили первые двое, это называлось – «десант первой линии». Если были лужи, и можно было ожидать наличие уток, они подавали знак. Высаживались следующие двое. Это называлось – «десант второй линии». Если уток не было, лакомились спелой смородиной, которой были усеяны берега реки. Пятому ломали «веник», он покидал своё место только на привале, после надёжного крепления лодки, чтобы её не унесло. Это было бы катастрофой – ждать помощи не приходилось. Утки было много, к вечеру добывали до десяти штук. Четыре банки тушёнки так и остались до конца похода не тронутыми.

Выручала и рыбалка. Как-то на галечной косе мы делали небольшой ремонт. Я стоял в болотниках по колено в воде и конопатил лодку. Рядом наш «главный рыбак» забрасывал удочку. Вода была прозрачной, и было видно, как чебак бросался на приманку. В обед, пока разжигался костёр, и чистилась картошка, он успевал наловить на уху. Проблема была с наживкой, на каждом привале искали короедов.

Как-то, остановившись на обед, нашли на берегу пустую консервную банку из-под тушёнки. Банка была не вскрыта ножом, а разбита камнем. При осмотре обнаружилось, что банка из той же партии, что и наши. Рядом были видны следы костра, но рогатки из ивняка не срезаны, а сломаны. В лесу и без ножа – это было более чем странно.

Во время прохождения длинного и мелкого переката нас догнала моторная лодка. За время плавания мы приноровились проходить перекаты: одну ногу в болотном сапоге опускаешь за борт и отталкиваешься от дна. Лодка резко всплывает и быстро продвигается вперёд. У людей, плывущих сзади, такого навыка не было, и они стали отставать. Тут же последовала резкая команда: пристать к берегу и сложить оружие. Лодку вытащили на отмель, ружья разрядили и отложили в сторону.

В лодке трое, не считая, крупной немецкой овчарки. На берег вышел сержант, положил собаку и потребовал предъявить документы. При этом, сидящий в лодке солдат, держал нас под дулом автомата.

 – А где у вас шестой? – спросил сержант.

– А откуда ты знаешь, что нас было шестеро? – спросил я.

– Так вы же у нас лодку покупали, – улыбнулся он.

Проверив документы, сержант попросил вытащить рюкзаки из лодки, якобы для её осмотра. Лодку он, однако, осматривать не стал, а начал ощупывать рюкзаки.

– Что вы ищите? – спросил я.

– Тушёнку, – зло крикнул, лесоустроитель, сидевший на корме за мотором.

– Какую тушёнку? Шесть банок мы купили у вас, кстати, в твоем присутствии.

– Ту, что вы украли в лагере, где ночевали.

– В этом лагере ваши парни украли у нас меховые носки.

– Наши ребята не возьмут, – огрызнулся он.

– А почему ты решил, что мы возьмем?

Сержант прервал наши пререкания:

– А вы не встречали случайно заключенного?

– Встречали. В одном месте они сено ворошили, в другом – дрова заготовляли.

– Не те. Этих мы знаем. А вот одинокого человека не видели?

– Встретили одного, недалеко от лагеря. Выглядел как-то странно –  в летней куртке, а на голове зимняя шапка, Сидел на тропе и что-то искал в новом зелёном рюкзаке. Увидев нас, испугался, но потом успокоился и сказал, что идёт в базовый лагерь.

– Точно, это наш рюкзак! – крикнул лесоустроитель.

– Опознать можете? – спросил сержант и показал фотографию в фас и профиль. «Виктор Масленников, 1944 год рождения», было написано на ней. Так вот, чью банку из-под тушёнки мы нашли на берегу.

– Да, это он. А что случилось?

– Их бежало трое, двоих уже ликвидировали. А этот «телок» пока ещё бегает.

– Что значит «телок»?

– Бывалые заключённые перед побегом сговаривают кого-нибудь из молодых. Потом убивают и съедают. Он движется по правому берегу с той же скоростью, что и вы. Останавливайтесь на ночлег только на левом берегу, прячьте оружие и одежду.

– А что делать, если мы его встретим?

– Задержите. Не послушается – стреляйте. Эти люди вне закона.

– Раз вы знали, кто мы такие, зачем такие страсти при проверке?

-Так положено, – улыбнулся сержант, – а потом мы и вправду думали, что это вы украли консервы у лесоустроителей.

Перед последним привалом увидели на берегу трёх оперативников, которые делали вид, что ворошат сено. Они спросили о беглом заключённом.

– Мимо нас не пройдёт! – хвастливо бросил один из них.

– Да за вас версту видно, и ясно, кто вы такие.

Остановились  на  покосе.  На  прощание  сварили  полведра лапши с оставшейся тушёнкой, разожгли большой костер и под музыку из радиоприёмника устроили вокруг костра пляску. «Танец диких», – пошутил кто-то.

– Вон человек идёт! – крикнул один из парней. – Я видел его на фоне неба, на повороте реки.

Заглушили приёмник. Было слышно шуршание скошенной травы и треск сучьев под ногами идущего человека. Несколько раз окликнули, посветили фонариком – ответа не было. Тогда один, самый нетерпеливый, схватил ружьё и выстрелил.

– Ты  с  ума  сошёл! – закричал  я  на него. – А вдруг это оперативник, мы же недалеко от них отплыли.

– А почему он не отвечает? – Парень бросился к лодке.

– Один не смей! – остановил его я.

Двое с ружьями заскочили в лодку. Послышался треск сучьев, затем всё стихло. Стало ясно, кто нас посетил. Ружья зарядили пулями, положили в палатках рядом. Хотя спали все, «как убитые».

Утро выдалось ясным и морозным, застыла вода в кружках. В полдень остановились. Я решил поохотиться напоследок и довольно далеко прошёл по низине в поисках уток. На обратно пути решил срезать, ориентируясь на голоса ребят. Внезапно почувствовал запах дыма, а потом и увидел тлеющий костёр. Выглядел он как-то странно, больше походил на небольшой пожар. Я догадался, что это наш вечерний визитёр грел землю, сжигая траву и мелкие сучья и перемещаясь вслед за костром.

Из пяти человек курили трое. Вначале они выбрасывали недокуренную сигарету за борт, потом стали окурки хранить и, когда закончились сигареты, делать из окурков цигарки. Потом собирали крошки табака по карманам и рюкзакам, а когда всё это кончилось, стали курить сухой мох, листву и прочее. Кашляли, но курить эту гадость не прекращали.