На этой небольшой картине – Тургенев на закате жизни, в один из приездов в родное Спасское. Мы видим рослого человека в болотных сапогах с ружьем. Так он одевался, когда выезжал на охоту. Охотником Тургенев был страстным с самого детства. Мальчиком ловил сеткой перепелов, дроздов, коростелей. Позже весной и осенью стрелял вальдшнепов, тетеревов и уток, во Франции охотился на куропаток и фазанов.
На родине – в поле и на болотах – ходил пешком либо ездил в возке с домашними припасами. На охоте случалось мокнуть, ночевать где придется, сидеть со случайными людьми у костра. Всё это было частью охоты, и Тургенев до тех пор, пока ноги носили, охотился.
В нашей литературе было несколько знаменитых писателей, которые не могли жить без ружья или удочки. Тургенев встречался с Аксаковым, был очарован первым русским натуралистом. Оба были страстными охотниками. Тургенев очень ценил дар старшего друга и как литератора. Аксаков очень ценил «Записки охотника», как все современники считал: русского даровитого мужика первым увидел Тургенев. Некрасов и Тургенев были мастерами не только в литературе, но и в охотничьей страсти. «Опять я в деревне, хожу на охоту…» – писал Некрасов. «Пишется хорошо, живя только в русской деревне. Там и воздух как будто «полон мыслей», – писал другу Тургенев.
Кого еще надо вспомнить? Пришвина и Шолохова. Один в литературу «вошел с двустволкой» и до последнего дня жизни радовался приобщению читателей своих к великому чувству природы. Другой жил с природой рядом. Его часто видели в «степу» с ружьем и на Дону с удочкой. Знание природы помогало постигать глубины человеческого бытия.
Тургенев написал несколько превосходных книг о жизни дворянства. Он знал эту жизнь превосходно. Но на первое место мы, читатели, ставим «Записки охотника». Он первым в русской литературе прикоснулся к жизни простых людей.
С охоты в орловских перелесках он со своим Ермолаем (Афанасием в жизни) возвращался не только с трофеями охоты. Главное – был полон впечатлений от встреч с интересными людьми. Вспомним Хоря и Калиныча, Касьяна с Красивой Мечи, Сучка из Льгова, певцов из деревни Колотовки, ребятишек у ночного костра на лугу возле реки…
«Записки охотника» сразу обратили на себя внимание как произведение талантливое, полное красок, звуков, любви к человеку. И вот уже многие лета все поколения детей с замиранием сердца читают «Бежин луг», «Певцов», слушают беседы расчетливого Хоря и прекрасной души Калиныча. Уже взрослыми мы возвращаемся к волнующим душу рассказам.
Тургенев узнал силу своих писаний от журнальных критиков и читателей. Сохранился рассказ Тургенева о встрече на маленькой станции. «Вдруг подходят ко мне двое молодых людей, по костюму и по манерам вроде мещан ли, мастеровых ли. «Позвольте узнать, – спрашивает один из них, – вы будете Иван Сергеевич Тургенев?» – «Я». – «Тот самый, что написал «Записки охотника»?» – «Тот самый…» Они оба сняли шапки и поклонились мне в пояс…»
Еще свидетельство. Пять лет назад с внуком попал на юг Франции. Мой друг повел нас на старую мельницу. Живший тут когда-то
писатель Альфонс Доде любил писать на мельнице – «никто не мешает…». Доде был другом Тургенева, возможно, тот видел его на мельнице. Нам интересно было знать: как француз из Прованса относился к Тургеневу? Вот свидетельство: «У большинства писателей есть только глаза, и он ограничивается тем, что живописует. Тургенев наделен и обонянием, и слухом. Он воспринимает деревенские запахи, глубину неба, журчание вод… отдается многообразной музыке своих ощущений». Добавим к этому: читателю достается ощущение места, где побывал писатель.
Прошло много лет, где проходил с ружьем Тургенев. Орловские земли лежат недалеко от Москвы. При случае я заезжал в места, где «наследил» Тургенев. Вот и опять мы в местах, где ступали болотные сапоги Спасского охотника, – в Пряхинских кустах, где Тургенев стрелял куропаток и коростелей. Сейчас на том же месте – пруд. Рыбак из Мценска ловит карасиков. Стая белых гусей, видимо, по привычке ждет угощенья от рыболова. Мы тут лишние. Очередной карасик прыгает в желтой траве. И мы прощаемся с рыбаком.
В полдень у нас на пути старинное село Льгов. То самое, куда барина заманил Ермолай – «там уток – тучи». Вспомнили, как искали охотники лодку, как помогал им старик по прозвищу Сучок. Уток было в самом деле много. Полную лодку набили. А лодка подвела. Стрельцы прыгали в воду, держа ружья в поднятых руках. Битая птица плавала там и сям. Охотники были в воде по плечи. Читайте «Записки», как они выбрались на берег…
Сейчас с бугра видно заросли камыша и рогоза. Воды – с маленькое блюдце. Важно ходят у камышей дородные гуси, домашние, разумеется. «Помните, был тут большой пруд?» – «Знаем! Вот на этот бугор Ермолай с Тургеневым вылезали», – объясняет нам пожилой продавец сельской лавки. «Что делать, на охоте всё бывает…»
Охотился Тургенев чаще всего на болотную дичь. На тетеревов отъезжали на лесные вырубки калужской земли. Ехали не спеша, на лошадях, встречая интересных попутчиков. Так Тургенев встретил в лесах «башковитого» мужика по кличке Хорь и приятеля его Калиныча. «Хорь был человек положительный, практический – административная голова, рационалист. Калиныч, напротив, принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных. Хорь понимал действительность, то есть: обстроился, расплодил большое семейство. Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как… Хорь любил Калиныча и оказывал ему покровительство. Калиныч любил и уважал Хоря. Калиныч стоял ближе к природе; Хорь же – к людям, к обществу… Калиныч вошел в избу с пучком полевой земляники в руках, которую нарвал для своего друга Хоря…»
Не помню, сколько раз я читал рассказ о двух мужиках. В этот раз прочел написанное сто пятьдесят лет назад. «Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне возвышалась одинокая усадьба Хоря. Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных забором…»
Что осталось сейчас от жилища Хоря? Ничего! На поляне росли старые и молодые березы. Но земля еще хранила следы пруда, вырытого семейством Хоря. На ветке черемухи виднелось аккуратное гнездо дроздов, а на высоком дереве долбил сосновую шишку дятел, и две синицы сновали в кустах у бывшего пруда. Вот и всё, что осталось как память от лесной усадьбы Хоря, где побывал Тургенев.
В «Записках охотника» вслед за рассказом «Хорь и Калиныч» вы непременно обратитесь к рассказам «Певцы» и «Бежин луг». Не только у Тургенева, во всей русской литературе они стоят на первом месте среди рассказов о деревенской жизни. Вспомним описанный Тургеневым летний день. «Томимый зноем заглянул охотник в кабачок деревни Колотовка – напиться квасу или пива». Дальше идет описание посетителей кабачка – случайных и постоянных посетителей этого деревенского места. О каждом у рассказчика находится яркое слово. Все, кто сидел в кабаке, стали свидетелями необычного состязания певцов. Далее надо читать Тургенева. Сам рассказчик не мог сдержать слёз, плакал невозмутимый обычно трактирщик, плакала его жена, стали обнимать друг друга и победителя Якова-Турка. И мы с волнением читаем написанные страницы книги…
Что теперь мы увидели на краю оврага, где стояла Колотовка? Деревня исчезла бог знает когда. С бугра к ручью спускается березняк. На месте, где стоял небогатый барский дом, растут одичавшие груши, шиповник. Всё перепахано кабанами.
Четыре года назад я попытался определить, где стоял описанный Тургеневым кабачок, и нащупал земляной фундамент. Показал находку в заповеднике Владимиру Зайцеву. «Следы кабака можно точно установить – в земле непременно найдутся потерянные монеты».
На другой день мы явились на место с чутким «искателем». Железо сразу же «запищало», и через двадцать минут мы нашли пригоршню монет – медных, серебряных, нашли обломок обруча от бочки, кольцо с пальца, ржавый держатель лучины. Спускались мы по краю оврага, где мог проходить к ручью Тургенев…
Дорогу к знаменитому лугу нам указала аккуратная стрелка: «Бежин луг». И вот он сам.
Первый раз я побывал тут сорок пять лет назад. Сердце замирало от радости, что вижу тот самый луг. Большое пониженье видно с обрыва. Внизу много кустов на лугу, среди них ходили коровы, а дальше в зарослях таволги сверкала речная вода.
Как подарок фотографу – сверху скатились ребятишки. У одного – велосипед, остальные по очереди катили автомобильную шину. Я улыбнулся. Вот тебе и примета нашего времени… Мальчишки пересекают луг, слышно, как возятся у воды – пускают плавучую шину.
Прикидываю, где у края обрыва стоял ночью Тургенев-охотник. Вот там за кустами, наверное, горел костёр. В ночных потёмках ходили лошади. Перед поездкой сюда я с наслаждением прочёл, что было тут много лет назад. Вспомнил имена ребятишек, их разговоры. Вспомнил, как и сам в детстве ездил к реке, «в ночное». Русалок и леших мы уже не боялись, но сидения у ночного костра запомнились на всю жизнь…
В этот раз луг был прежний. Но не было лошадей. И ни одной коровы! По краю спуска на луг виднелись нарядные стайки туристов. «Для нас это святое место», – говорила местная молодая учительница. Ей с готовностью ответил кто-то из приезжих: «И для нас тоже…» Мы с другом порадовались этому отклику. В самом деле святое. Таким сделал это место Тургенев.
Вместе с приезжими мы спустились сверху к реке. Трава у воды была еще зеленой. Но по реке плыли нарядные желтые листья кленов. «Река Снежеть, текущая по лугу, имеет длину семьдесят пять километров. Во времена Тургенева на ней стояло двадцать водяных мельниц…» – объясняла учительница приезжим.
Мы постояли на берегу быстрой и светлой речки и на прощанье поклонились «святому месту».
Василий ПЕСКОВ, Фото автора
