Август 1943 года, выдался на редкость жарким, как в прямом, так и в переносном смысле. Висящее в зените на безоблачном небе солнце, беспощадно сжигало округу. 324 мотострелковый полк, в котором служил старый солдат, рядовой Смирнов, вторую неделю вел кровопролитные бои. Солдаты, давно привыкшие к смерти, относились к ней чисто по-философски: сегодня не убили и слава богу, авось и завтра не убьют.
Конечно, умирать никто не хотел. Но когда смерть висит над тобою и в любой миг может оборвать непрочную нить жизни, начинают притупляться все чувства. И с каждым погибшим солдатом, души живых каменели. Во второй половине дня, бой затих. Смирнов, а для простых солдат, просто «Дед», за свой солидный, пятидесятидвухлетний возраст, прижавшись спиной к стенке окопа, нервно курил «козью ножку».
Глубоко затягиваясь и надолго задерживая дым в легких, он выпускал его тонкой струйкой вверх. Рядом сидели оставшиеся в живых бойцы его взвода и тоже молча курили.
Накурившись и слегка отдохнув от боя, солдаты заговорили о еде. Никто не знал, что случилось, но уже четвертые сутки не подвозили ни боеприпасов, ни еды. Давно был съеден, солдаты голодали, поэтому в любое свободное время разговоры были только о еде. Командир роты «оборвал» полевой телефон, прося у штаба полка боеприпасов и провианта. Ему приказывали держаться, жаловались на тыловиков и временные трудности, обещали, но обещания зависали в эфире.
Смирнов, под вечер всунул свою бритую голову за откинутый край висящей на входе в командирский блиндаж плащ-палатки.
– Разрешите войти, товарищ старший лейтенант?
В блиндаже было сумрачно. На сбитом из снарядных ящиков столе, лежала карта, на которой стоял коптящий фитиль, сооруженный из сорокапятимиллиметровой гильзы. Темный дымок, отрываясь от пламени, поднимался вверх и там исчезал, растворяясь под потолком. Над картой склонились командир роты старший лейтенант Антонов и замполит – лейтенант Плужников.
– Чего тебе Смирнов? – замполит посмотрел на солдата, оторвав голову от карты.
– Товарищи офицеры, солдаты ропщут, и не от боев, а оттого, что жрать очень хочется. Когда же кухня прибудет? Уже мочи нет, пробовали траву жевать, чтобы как-то забить голод, но она сухая и жесткая как щетка, горло дерет, и не глотается.
– Петрович, – уважительно спросил Плужников, – а почему ты пришел, а не старшина или хотя бы сержанты?
– Так они же молодые, – оправдывался за них старый воин, – боятся, а я уже жизнь прожил, да и по делу я зашел.
– Да подожди ты, – Антонов глянул на своего заместителя, – Петрович, передай солдатам, чтобы еще потерпели немного, может быть в эту ночь, чего-нибудь подвезут?
– А если не подвезут? – Дед смотрел прямо в лицо командира.
– А если не подвезут, будем еще сутки голодать, – в голосе Антонова зазвучали раздражающие металлические нотки, – может ты думаешь, что мы здесь с замполитом консервами обжираемся?
– Товарищ старший лейтенант, Алексей Михалыч, Вы не обижайтесь за прямой разговор, но я же сказал, что пришел к вам с планом. Я знаю, как накормить людей.
– Ну-ка, ну-ка, – Плужников заинтересованно посмотрел на солдата, – что за план?
– Разрешите мне сходить на вечерней зорьке, на Змеевку, на рыбалку. Я все обдумал. Сначала я думал парой гранат глушануть рыбу, но для этого нужно найти определенное место с хорошей ямой. Да и немцы не дадут рыбу собрать. А вот если тихо, с удочкой, то может и удастся натаскать пескарей на уху.
– Идея, конечно интересная, Антонов сел на лавку, но ведь и убить могут, вон вчера Быстров с Петюгиным пошли за водой, а вернулся только Быстров.
– Алексей Михалыч, речка на нейтральной полосе, заросла ивняком. Проберусь, залезу в дебри кустарника, спрячусь, да и буду ловить, – Смирнов слегка задумался и произнес, – а убить, так и завтра в бою убить могут, так уж лучше на сытый желудок.
– Ладно, Петрович, – командир немного помолчал, обдумывая свое решение, – даю добро, только старшину предупреди.
Прячась за кочками, кустами, Дед почти триста метров полз до реки. Найдя небольшую излучину, он расположился за ивовым кустом. Тут же вырезал длинный ивовый хлыст и привязал к нему леску из конского волоса. Здесь же рядом, у самой воды, в дерне, саперной лопаткой накопал червей. И вскоре, поплавок застыл на водной глади.
Oн не долго держался на воде, вдруг качнулся, как-то задрожал и исчез с поверхности. Петрович дернул рукой и серебреная плотвица, вылетев из реки, приземлилась в ладонь рыбака.
Так и пошло. Клевала плотва и небольшие окуни – матросики.
– Нам не до жиру, хотя бы мелочи, да побольше, – думал Дед, вынимая из воды очередную рыбку.
Петрович, самозабвенно отдавался своей давней страсти, забыв обо всем на свете.
Вдруг на том берегу, в кустах что-то зашуршало. Старый солдат прислушался и резко откинулся за спасительный куст, взял автомат в руки и стал наблюдать.
Из кустов вышел пожилой немец. Что сильно удивило Деда, тот в руках нес удилище.
– Фрицам рыбки захотелось, – подумал Петрович, – может быть, тоже голодают.
Эйфорическое настроение пропало. На том берегу стоял враг, который, может быть, в сегодняшнем бою убил не одного его товарища. Но стрелять не хотелось, а тем более убивать. Да и от выстрелов рыбалка накроется, ведь сбегутся и те и другие. Начнется перестрелка, опять погибнут люди. Какой все-таки хрупкий мир, на войне. Размышляя таким образом, солдат лежал за кустом и наблюдал за противником.
Немец расположился на противоположном берегу. Видимо здесь он уже бывал, берег примят, да и как-то по-хозяйски быстро расположился, сел на берег, забросил удочку, и буквально тут же его поплавок повело в сторону. Он подсек и довольно жирная плотвица полетела на берег.
Между солдатами было менее двадцати метров.
– Молодец «Фриц», – подумал Смирнов, – умеет ловить и, высунувшись из-за куста, негромко свистнул.
Немец, повернул голову на свист. Взгляд его уперся в русского солдата с автоматом. От неожиданности он выпустил удилище из рук, и его правая рука медленно потянулась к автомату.
– Не-а, – Дед покачал головой, – даже не думай.
Он встал, вышел из-за куста, ни на секунду не отрывая взгляда от противника. Стал жестами в полной тишине показывать, что он, мол, тоже пришел порыбачить, свободной рукой показывая на лежащую на берегу удочку.
Немец утвердительно закивал головой и, как показалось, Петровичу, даже улыбнулся. Увидев это, солдат медленно сел на берег, справа от себя положил автомат и, не отрывая взгляда от противоположной стороны, так же медленно, другой рукой потянулся к удилищу своей удочки. Он не знал, что в этот момент может предпринять фриц, сознательно шел на риск и в тоже время Дед, почему-то поверил немцу.
Может быть, из-за того, что они были одного поколения, а может быть во враге, Петрович увидел рыбака, родственную душу.
Немец, видя все это, замер и так же осторожно взялся за комель удилища, ни разу не посмотрев на свое оружие. У Деда отлегло от сердца. Поправив червя на крючке, он сделал заброс, поглядывая больше на врага, чем на поплавок. Фашист, тоже поглядывая на русского, забросил удочку.
Вскоре, освоившись, они ловили рыбу, как хорошие знакомые, радуясь друг за друга, показывая кулак с поднятым вверх большим пальцем, когда кто-то из них доставал неплохой трофей. Правда у немца, почему-то рыба была покрупнее.
Сумерки начали сгущаться, и Петрович стал сматывать удочку. С той стороны послышался возглас, немец что-то ему негромко крикнул, показывая в руках коряжку. Дед вначале не понял, чего тот хотел, но по жестам стало ясно, что фриц хочет перебросить ему корягу. Он утвердительно кивнул головой, и коряжка полетела к нему на берег.
– Фридрих, – тыкал пальцем в себя немец, – презент.
Петрович поднял корягу, на ней была намотана настоящая капроновая леска, которую он никогда даже в глаза не видел, и торчало пять крючков.
– Спасибо, – старый солдат прижал руку к сердцу и слегка поклонился врагу, радуясь такому подарку. Он стал шарить по карманам и достал зажигалку, изготовленную ротными умельцами из винтовочной гильзы.
– Держи, – размахнувшись, он бросил ее Фридриху, – это подарок, а я, Семен, – он тоже ткнул пальцем в свою грудь.
– О! Гут! – поднял немец с берега зажигалку и тоже слегка поклонился.
Вскоре враги разошлись друзьями в разные стороны.
Всю обратную дорогу, неся в руках солидный улов, Петрович вспоминал прошедшую рыбалку и грустно думал: «Познакомился с фашистом, и вместо того, что бы его убить, чуть ли не побратался, обменялся подарками. Оказывается они тоже не все изверги, есть среди них люди, со своими страстями и слабостями. А ведь наступит завтрашний день, начнется бой и моя пуля убьет его, или наоборот. Вот ведь судьба, какая. Чертова война, сколько горя принесла она людям, а сколько еще принесет».
Уже далеко за полночь, в глубоком окопе под накатом, варилась уха, разнося по округе дурманящий запах, щекоча носы и нервы голодным солдатам.
Петрович, ни в тот вечер, ни позже, никому не рассказал об этой встрече – не то было время.
